А чтобы утверждение о несправедливости принципа Реди не выглядело слишком легковесным, вернёмся к эволюции неорганического мира и посмотрим, как развивались наши представления о неживой природе.
Только в XVIII веке исследования строения Вселенной встали на экспериментальную основу. Это случилось вскоре после того, как девятнадцатилетний немецкий органист В. Гершель в 1757 году в поисках удачи переселился из Ганновера в Англию. Всё своё свободное время, а он был «штатным» органистом Октагональной капеллы города Бат, Гершель отдал изучению астрономии и изготовлению телескопов. 13 марта 1781 года Гершель увидел в телескопе объект и подумал, что это «или любопытная туманная звезда, или комета». Позднее выяснилось, что это планета Уран.
Король Георг III пожаловал Гершелю звание придворного астронома и 200 фунтов стерлингов в год, что дало ему возможность оставить музыку и открыть впоследствии около 2500 туманностей и звёздных скоплений. «Я проник в пространство глубже, чем какое-либо человеческое существо до меня; я наблюдал звёзды, свет от которых, как можно доказать, идёт два миллиона лет, прежде чем он достигнет Земли», — говорил Гершель. На надгробном памятнике отца современной астрономии высечена надпись: «Caelorum perrupit claustra» — «Он проник сквозь преграды небес».
Сегодня, спустя почти 200 лет после великого открытия Гершеля, мы знаем, что число звёзд в нашей Галактике оценивается величиной 1011, или сто миллиардов. Астрономы классифицируют звёзды по температуре: горячие, голубые, называются звёздами класса O,
B, A менее горячие, жёлтые, звёзды — F, G, красные звёзды — K, M. Это так называемая Гарвардская классификация.
Английские студенты, чтобы особенно не напрягаться при запоминании порядка букв, обозначающих различные классы звёзд, придумали мнемоническое правило: O, be a fine girl, kiss me. (Будь хорошей девочкой, поцелуй меня.) Нетрудно видеть, что первые буквы слов в этой фразе (которую, по всей видимости, каждый студент может произнести достаточно уверенно) соответствуют Гарвардской классификации.
Я завёл разговор о звёздах — этих огромных газовых шарах, раскалённых до миллионов градусов, потому что среди тысячи миллиардов звёзд нашей Галактики в одном из её спиральных рукавов есть жёлтая звезда класса G2 — Солнце. Ни по температуре, ни по размерам она не отличается от сотен тысяч других звёзд этого класса. Солнце имеет несколько спутников, обращающихся вокруг него по эллиптическим орбитам. Эти спутники называются планетами.
Можно ли считать, что планетная система — большая редкость во Вселенной? Вряд ли. Исследования моделей образования планет, проведённые на электронно-вычислительных машинах в США, в Принстоне, и в СССР, в Институте прикладной математики, показали, что планетные системы должны быть обычным явлением в жизни Галактики.
Современные астрономические средства наблюдения не позволяют увидеть планеты даже у самых близких к Солнцу звёзд. Почему же мы акцентируем внимание читателя на
планетных системах? Дело в том, что солнечная планетная система имеет одну удивительную особенность. На третьей от Солнца планете — Земле есть разумная жизнь, есть технологически развитая цивилизация.
Сегодня человечество не знает, одиноко ли оно во Вселенной, или, быть может, в эту минуту на расстоянии тысяч световых лет где-нибудь в глубинах Космоса стартуют с неизвестной планеты звездолёты другой цивилизации. «Мы не одиноки во Вселенной», — говорит член-корреспондент Академии наук СССР Н. Кардашев. «Жизнь — уникальное явление, мы одиноки», — утверждает его учитель член-корреспондент Академии наук СССР И. Шкловский.
Такие полярные точки зрения в науке не уникальны. Известно немало примеров ожесточённых споров между выдающимися умами человечества. Так, А. Эйнштейн не признавал многие положения квантовой механики и полемизировал по этому поводу с родоначальником нового направления в физике Н. Бором.
Великий Эйнштейн заблуждался. Квантовая теория — мощный инструмент современной физики, подкреплённый большим числом экспериментальных фактов. Но дискуссия с Бором стимулировала развитие теоретической физики.